Эксклюзивный грех - Страница 34

К Ярославскому вокзалу Надя накопила более трех тысяч столбов, отсидела на неудобном сиденье попу и зачем-то купила у коробейников две гелиевые ручки, четыре “вечные” пальчиковые батарейки, а также моток особо прочного скотча.

Наконец она вышла на платформу. Время – начало двенадцатого. Что ей теперь, спрашивается, делать? Позвонить Диме? Нет, поздно. Она никогда и никому не звонила после одиннадцати вечера – неприлично. Надя побрела к метро – привычно пропуская мимо ушей комментарии бесцеремонных кавказцев насчет ее “сисек”. Значит, придется ехать домой? А как же вчерашние Димины намеки, что это небезопасно? И неужели этот вечер она проведет в одиночестве? Потащится одна до Медведок, а там на автобусе, а потом придет домой, отопрет дверь в пустую квартиру, пройдет в одинокую, гулкую кухню… Зачем она тогда вообще ехала до вокзала? Могла бы выйти раньше, на Лосе – была бы уже дома…

– Нет! – вслух проговорила она. И решительно направилась к телефону-автомату.

Дима ответил (по мобильному телефону) со второго гудка. От его голоса – взволнованного, бархатного – на душе сразу потеплело:

– О господи, Надюшка, наконец-то!

– Да, это я. – Надя почувствовала, как губы растягиваются в глупую, радостную ухмылку. Она даже хихикнуть, кажется, умудрилась.

– Ты в порядке?

– Да, все сделала. Но так устала…

Наде хотелось услышать от него и похвалу за то, что “все сделала”, и сочувствие, потому что “так устала”. И – еще немного бархатистости в голосе. Но добрый Дима уже превратился в прежнего Диму – холодноватого, резкого, знающего себе цену.

Он недовольно сказал:

– А что так долго? Уже двенадцатый час!

– Ты уже спишь? – глупо спросила она. Могла б догадаться, что он рассердится: приличные люди никогда после одиннадцати не звонят.

– Ладно, сама виновата, – продолжил Дима. – Значит, поедешь, в чем есть.

– О чем ты? Куда поеду? – заволновалась Надя.

– Мы уезжаем в Питер, – отрезал Полуянов.

– Что-о?

– Мы с тобой, ты да я, сейчас едем в Санкт-Петербург. В Ленинград. В Северную Пальмиру. В город на Неве. Поняла?

– Но…

– Никаких “но”. С “трех вокзалов” не уезжай. Переходи на Ленинградский и жди меня там. Возле касс.

Скоро буду.

В голове у Нади вертелся миллион вопросов: зачем? Почему так срочно? Где они в Питере будут жить? И чем заниматься? Но Дима все равно по телефону ей ничего не расскажет. А Надя сейчас хоть на Чукотку готова ехать – только б не домой. И только бы не быть в одиночестве.

Она сжала руками горло – испытанный способ, чтобы голос не дрожал и не срывался.

– Хорошо, Дима. Я тебя жду. Может быть, мне пока купить билеты?

Полуянов, кажется, уже настроившийся на ее миллион вопросов, облегченно сказал:

– Умничка. Жди… А про билеты забудь. Лучше зубную щетку купи. И чего там еще тебе нужно.

* * *

Дима сказал, что поедут они “по-левому” – договорятся с проводницей.

– В общем вагоне? – уточнила Надя.

– Почему в общем? В спальном.

– В СВ?! Туда уж точно не пустят, – предсказала Надя.

Но они вышли на перрон, смешались с потоком пассажиров, остановились подле спального… У остальных вагонов кипела веселая суета, а здесь стояла лишь грустная проводница. “Билет в СВ дороже, чем на самолет, – объяснил Полуянов. – Вот никто и не ездит”.

Он уверенно подкатился к тетеньке в новой, с иголочки, железнодорожной форме. Надя стояла в сторонке, смущенно сутулилась. Она очень не любила, когда отшивают. Однако… Димина просьба была встречена на “ура”. Проводница заулыбалась, засверкала золотыми зубами: “Проходите, устраивайтесь! Сейчас печеньица принесу!"

Дима подал Наде руку и помог войти в вагон. Она с удовольствием осмотрелась. Ну и красота! Пол устилает чистенькая ковровая дорожка, на окнах – накрахмаленные занавески, по стене развешаны кашпо с ухоженными цветами. Надя порадовалась, что успела отчистить в вокзальном туалете сапоги от деревенской грязи. В таком вагоне наследить – нога не подымается!

В купе оказалось уютно, как в западном фильме: топорщатся крахмальными наволочками подушки, со столика подмигивает букет астр. А на полке напротив – Дима. Усталый, измученный и.., такой красивый!

Поезд тронулся, и во второй раз за сегодняшний день мимо Нади стали уплывать – теперь в темноте – московские дебаркадеры, заборы, замусоренные шпалы и насыпи, полинявшие пятиэтажки.

Дима начал устраиваться в купе с наивозможным комфортом. Сменил, во-первых, здоровенные ботинки на клетчатые тапочки. Достал, во-вторых, из дорожной сумки “Рибок” фляжку коньяку. Оттуда же явилась шоколадка и набор алюминиевых штофов. В-третьих, он самолично посетил проводницкое купе – итогом этого визита стали два стакана чаю в уютных подстаканниках, а также тарелка с печеньем и вафлями.

– Можно жить, – потер он руки, откупорил коньяк и плеснул огненно-коричневую жидкость в два алюминиевых штофа.

– Ой, я не буду, – неуверенно запротестовала Надя.

– Не будешь – не будь, – не стал уговаривать Дима. – Однако, как сын врача, – а, стало быть, сам немного врач, – я рекомендовал бы вам, мадемуазель, добавить две ложечки коньяку в ваш чай. Чрезвычайно полезно после долгих пеших переходов.

Сам же Дима хватил рюмку и со вкусом зажевал коньяк шоколадкой.

"Пусть мне будет хуже, – решила Надя. – Пусть я потеряю самоконтроль. Пусть!..” – И тоже выпила коньячный штоф.

Немедленно затеплело в желудке, а вскорости горячая волна поднялась снизу и ударила в голову. Коньяк смыл и неловкость, и неуверенность в себе, и мысли о неопределенности собственной судьбы и положения.