Эксклюзивный грех - Страница 93

Но что еще ему оставалось делать? Только сидеть здесь, на подоконнике в желяевском подъезде, на площадочке между третьим и четвертым этажом. Сидеть и тупо ждать. Сидеть и курить, надеясь на чудо.

Дима нащупал в кармане куртки пачку “Мальборо”. Пачка была почти полна. Это почему-то вселило в него оптимизм. Оптимизм, совершенно не оправданный для сложившейся ситуации. Вспомнилась песня из далеких времен его отрочества: “А если есть в кармане пачка сигарет – значит, все не так уж плохо на сегодняшний день…” Густой, низкий, обволакивающий голос Виктора Цоя… Дима вытащил сигарету и с удовольствием, даже с жадностью закурил. Он чрезвычайно мало курил сегодня. Три или четыре сигареты. Не до курева было.

Дима обернулся и посмотрел в мутное подъездное окошко. Надю было хорошо видно. Она притулилась на лавочке на детской площадке, прихлебывала из горлышка пепси-лайт и читала газету “ХХХ-пресс”. Интересно, сколько пройдет времени, прежде чем жильцы дома сочтут подозрительной девушку на детской площадке? Час, два, три?

Подоконник холодил задницу. Верхняя часть оконного стекла была отбита. Из дыры дуло в спину. “Простыть было бы совсем некстати… – мелькнуло в голове у Димы. – А почему, собственно, некстати?.. – возразил он себе. – И погони наши, и прятки, кажется, закончились. Похоже – закончились моим убедительным поражением. И если я теперь простужусь – меня положат в тюремную больничку в Лефортовском изоляторе. Да, Лефортово мне полагается по чину. Как-никак народного избранника грохнул… Что ж, спецтюрьма КГБ – место хорошее. Блатное. Солженицын там сидел. Будет о чем потом в мемуарах писать… Если меня раньше не грохнут, при задержании…"

Так, развлекая себя черным юмором автобиографического содержания, Дима докурил сигарету до фильтра. Почувствовал, что не накурился, вытащил еще одну и зажег ее от дотлевающей первой. Тут хлопнула дверь – чуть выше, на площадке четвертого этажа. Кто-то вышел из квартиры. Раздался скрежет ключа, запирающего замок. Потом шаги – женские шаги, немолодые… Дима прислушался: вызовет лифт или нет?

Не вызвала. Спускается по лестнице. Ранний пенсионный возраст, тучная, но крепкая. Ни единого седого волоса. Хозяйственная сумка в руке.

Увидела Диму. Остановилась на третьей ступеньке. Спросила настороженно:

– Вы что здесь делаете?

Журналист обезоруживающе улыбнулся:

– Дядю жду.

– Какого еще дядю?

– Дядю Толю. Из семьдесят девятой квартиры. Желяева.

– А зачем курить?

– Извините. Я думал, что можно. Это же подъезд… Извините. Я жду, нервничаю. Мы договорились с дядей Толей встретиться, я приехал – а он не открывает. И телефон не отвечает. Я волнуюсь: может, случилось что?

– А я вообще-то его давно не видела.

– Да? Как давно?

– Да недели две. Или месяц. Думала, может, он в отпуск уехал.

– Может, не встречали просто?

– А может, и не встречала, – легко согласилась тетенька. И милостиво разрешила:

– Ну, ладно, жди. Только не кури. Не дома. – И почапала вниз по лестнице.

Дима слышал ее удаляющиеся шаги. “Ну, вот, – подумал он, – начались приступы бдительности у жильцов. А легко я ее надул: подумать только, Желяев – мой дядя Толя!.."

После первого успеха Дима воодушевился. Он не стал смотреть, вышла ли женщина из подъезда. И напрасно – потому что тетенька из него не выходила.

* * *

– Внимание всем! “Объект номер семь” находится в подъезде у “гнезда”. Как поняли меня? Прием.

– Понял вас хорошо. Прием.

– Тоже понял. Уточните конкретное местоположение “объекта семь”. Прием.

– “Объект семерка” находится на площадке, на один пролет выше “гнезда”. Как поняли меня?

– Понял вас хорошо. Прием.

– Готовность минус двадцать. “Объект один” проследовал Октябрьскую площадь. Движется по направлению к вам. Расчетное время прибытия – шестнадцать пятьдесят. Как поняли меня ? Прием.

– Понял вас хорошо. Ожидаем “объект один” в шестнадцать пятьдесят у “гнезда”. Прием.

– Конец связи.

– Есть конец связи.

* * *

В подъезде царила такая тишина, что Дима потихоньку стал различать звуки, доносящиеся сквозь толстые кирпичные стены с других этажей. Мирные звуки. Где-то бубукало радио. Плакал-заливался грудной ребенок. Далеко наверху завели магнитофон: “Мой президент не пьет и не курит – лучше б он пил и курил…"

Дима стоял теперь лицом к подъездному окну, смотрел во двор. Надя сидела на лавочке, склонилась над газетой, иногда прихлебывала пепси. Мирная картина – только внимательный наблюдатель (а таким, безусловно, был Дима) мог заметить, как подрагивают у Нади руки. Полуянов пожалел ее – и одновременно позавидовал: она на улице, на просторе, и она пьет воду. Во рту у него страшно пересохло. И еще – ему хотелось в туалет.

Глупая затея. Долго он здесь не выдержит. А Желяев и не думает появляться. Да и с чего ему появляться именно сегодня – притом что, если верить соседке, его не было в квартире две недели или даже месяц.

Может, пройти по другим квартирам, порасспрашивать? Вызнать, может, другой адрес “дяди Толи”? Или?.. Или плюнуть на все?.. Вернуться к Сашке? А оттуда, из относительной безопасности, начать поиск Желяева – по другим каналам?.. Если, конечно, они доедут до Сашкиной квартиры… Теперь, после убийства депутата, любой постовой может задержать его, любой бдительный прохожий – заложить… Но Дима готов уже был бежать, куда угодно – лишь бы не сидеть здесь в подъезде, бесполезно выжидая неизвестно чего…

Надя. То же самое время

Надю тошнило. От осеннего холода, от пузырьков пепси-колы, от неухоженного желяевского двора. Дурацкий “ХХХ-пресс” больше не помогал. Невидящим взглядом она смотрела на беспечные рожи киногероев. Гады, они же насквозь фальшивые! И до чего смешны со своими бутафорскими пистолетиками и мордами кирпичом! Надя то и дело отрывалась от газеты. Переводила глаза на подъездные окна. Димин силуэт горбился на площадке между третьим и четвертым этажом. Зачем она здесь? Зачем они оба здесь? “Я убиваю его, – горько думала Надя, глядя на полуяновскую фигуру. – Почему, почему я его не отговорила? Ведь у нас было время, мы могли бы успеть сбежать. Из Москвы, из страны, куда угодно! Это я, дура, – то обморок, то банковская ячейка… А сейчас – поздно. Мы упустили время. Я упустила время”.