Подробности личной жизни г-на Шепилова известны лишь в самых общих чертах. Он дважды был женат. Его первая супруга проживает в США, вторая – в Германии. Детей у г-на Шепилова не было. На официальных мероприятиях он, как правило, появлялся в одиночестве, на неофициальных его обычно сопровождали девушки модельной внешности. Друзей и деловых знакомых у г-на Шепилова было множество, и он любил принимать их в неформальной обстановке: в своей квартире на Английской набережной в Петербурге, или в охотничьем домике под Тверью, или на вилле в Майами, или в той самой злосчастной московской квартире на Новослободской.
Подобное гостеприимство, – меланхолично заканчивалась статья, – возможно, и стало для бизнесмена роковым”.
"Эх, журналеры!.. – вздохнул Полуянов по прочтении. – Коллеги вы мои, коллеги!.. Под маской показной беспристрастности меж строк сквозит то ли зависть к тому, как жил покойный… То ли злорадство по поводу того, что и он – помер. Во всяком случае, нет сочувствия, сопереживания. Один цинизм и вселенское равнодушие…"
По инерции Дима продолжил поиск фамилии “Шепилов” в соседстве со словом “убийство” в поисковом сервере и дальше. Однако позже, начиная с 11 октября и заканчивая вчерашним днем, газеты как воды в рот набрали. Возможно (но вряд ли), кто-то на высоком уровне посоветовал коллегам не касаться больше данной темы. А может (что вернее), не находилось ничего нового по поводу убийства на Новослободской.
Дима продолжал пялиться в экран компьютера, и что-то (однако совсем не только разухабистый стиль последней публикации) смутно беспокоило репортера. Ему казалось: он упустил какую-то мелочь, деталь. Какое-то крошечное обстоятельство, вроде бы малосущественное, но на деле важное. Нечто, что напрямую относилось к нему самому, к маме, тете Рае, Питеру, прошлому…
Полуянов вернулся к Интернет-странице со статьей об убийстве Шепилова. Проглядел. “Тяжкие телесные повреждения… Следы от пальцев на шее… Смерть наступила не от удушья… Гематома на правой щеке убитого…” Где-то он видел похожие слова. Совсем недавно. Почти в той же самой формулировке.
– Эврика!.. – вдруг заорал он на всю квартиру. – Надька, сюда! Я понял!.. Я все понял!.. Я – догадался! И тут в дверь позвонили.
На пороге стоял Сашка, хозяин, собственной персоной.
– Ты чего звонишь? – загремел Полуянов, распахивая дверь. – Ключа нет?
– Хозяйничаешь, Полуянов? – усмехнулся Саня, входя в квартиру. – Порядки свои устанавливаешь? Указываешь, что мне, – хозяину! – делать? Ох, правильно говорят китайцы: гость, как рыба, хорош первые два дня. На третий день он начинает пованивать. – Китайскую мудрость Саша произнес почему-то с грузинским акцентом.
– Вы посмотрите на него! – воскликнул Димочка, апеллируя к Наде. – Дорогие гости суток еще не провели, а он уже намекает!..
Саша вдруг осознал, что сказал бестактность, и расшаркался перед Надей:
– Это, впрочем, к вам совсем не относится, глубокоуважаемая прекрасная дама. Ваши яркие очи, ваше светлое лицо, вашу восхитительную улыбку я готов лицезреть утром, вечером, ночью – всю жизнь, стоит вам только пожелать!
Надя понимала, что парни просто дурачатся, а все равно слышать комплименты было приятно.
– Пойдемте, Саша, я вас борщом накормлю.
– О!.. Какая прелесть!.. Вот, учись, – обратился Саня к Диме, – как должны встречать хозяина настоящие дорогие гости!..
– Дай мне ключи от машины, – проговорил Дима.
– Ну вот. Опять, – страдальчески произнес хозяин, вешая плащ и переобуваясь в тапочки. – Она говорит – на, он – дай. Какие вы разные, ребятки! И Надя, честно скажу, нравится мне намного больше. На что тебе машина?
– Дела, – сухо ответил Дима. – Надька, ты едешь со мной?
– Куда?
– Я же сказал – по делам.
– Еду. Вы нальете себе борщ сами – ладно, Саша?
Они ехали по Люберцам в сторону Москвы – по бесконечному, словно кишка или зубная боль, Октябрьскому проспекту. Смеркалось. Навстречу, из столицы, уже потянулся ежевечерний поток автомобилей.
Дима рулил – хмурый, сосредоточенный. Временами он посматривал – чаще, чем обычно, – в зеркало заднего вида. Потом пробормотал вполголоса, словно про себя:
– Кажется, нас никто не ведет.
– Куда мы едем? – спросила Надя, радуясь, что он нарушил молчание.
– Просто катаемся.
– Катаемся?
– Да, катаемся.
– Что ты хотел мне рассказать? О чем ты догадался, Дима?
– Знаешь, что случилось двадцать пять лет назад?
Шепилова тогда избил Котов. Нынешний депутат и все такое. А сейчас Котов убил Шепилова.
– Почему ты так решил?
– То, как избили Шепилова тогда – это зафиксировала моя мать в своем дневнике, – очень похоже на картину нынешнего убийства. У Шепилова – гематома на правой щеке. И тогда, и сейчас. Плюс – следы пальцев на шее. Как будто его душили. И тогда, и сейчас. Надя, это сделал один и тот же человек.
– Все драки одна на другую похожи.
– Но не настолько… Надя, это сделал Котов. Депутат, большой человек.
– Почему Котов?
– Потому что у него был мотив.
– Какой?
– У Котова – тогда, четверть века назад, – был роман с Коноваловой. Не у Шепилова, а именно у Котова. И он заделал ей ребенка. И не захотел жениться. И тогда она, Коновалова, бросилась из окна… Дальше. С момента самоубийства проходит пять дней. И Шепилов – он, между прочим, актер – а значит, демонстративная личность – решает объясниться с Котовым. В присутствии Желяева. Тот – своего рода арбитр, секундант. Иначе, без свидетелей, Шепилов не может… Он – показушник. И Шепилов задирает Котова. Но справиться ему с ним – слабо. Котов – боксер. Об этом я прочитал в его биографии. Котов избивает Шепилова. Избивает крепко. Настолько, что друзья, в том числе сам Котов, пугаются. И несутся к врачам. К знакомым врачам, в студенческую поликлинику. К твоей и моей маме. Они прибегают на прием все втроем: избитый Шепилов, Котов и Желяев… Они вешают моей маме лапшу на уши: мол, Шепилова избил на улице неизвестный…