Дима замолчал. Остановил “Опель” на очередном светофоре. Надя почти дословно помнила, что написано в дневниках Евгении Станиславовны. Поэтому понимала: рассказ Димы не противоречит дневникам. Не противоречит, но и только. Дневники были единственной уликой. Косвенной уликой. И трактовать записи тети Жени можно как угодно… В том числе так, как это сделал сейчас Дима. А можно и как-нибудь по-другому.
– Ну а что было дальше? – осторожно спросила Надя.
– А потом – тогда, четверть века назад, – произошло следующее… Моя мама вместе с твоей раскололи друзей. И выведали у них, что на самом деле случилось. Ну, и говорят троим парням: Шепилова надо отправить в больницу. А о драке сообщить в милицию. Такой порядок тогда был. Да и до сих пор есть. Ну и представь себя на месте Котова! Мало того, что его друзья подозревают: он, сволочь, соблазнил Коновалову, и она покончила с собой. Так еще вдобавок милиция заведет дело по поводу избиения Шепилова. А это, по хорошему счету, – тоже статья… И тогда Котов бросается в ноги врачам, то есть нашим матерям. Просит, чтобы о драке не сообщали в ментуру. Возможно, сует им деньги…
– Ты можешь себе представить, – перебила Надя, – чтобы твоя мать взяла взятку?
– Нет, – помотал головой Дима. – Не могу.
– Я тоже.
Они миновали Кольцевую автодорогу, мимо поста ГАИ въехали в Москву. Парочка гаишников кинула на машину цепкий взгляд – но не остановила.
– Ну, значит, было иначе, – продолжил Дима. – Котов просто упросил тогда врачей, чтобы драке не дали хода. Упросил – и мою маму, и твою, и главного врача поликлиники Ставинкова. Возможно, он надарил им цветов, конфет… И, чтобы не портить парню жизнь, врачи соглашаются оставить дело без внимания. Котов счастлив… А моя мама потом приписывает по поводу этого своего решения в дневнике: я, мол, долго думала, правильно ли я поступила. И решила, что правильно… Эх, мать моя всегда была идеалисткой. Она верила в людей. Твоя, кстати, была такой же… За это их в конечном счете и убили. И за то – что они слишком много знали.
Дима остановился на очередном светофоре. Глянул на Надю. Она перехватила его взгляд – он был одновременно и суровым, и беззащитным.
– Чего уж такого особенного они знали? – осторожно, стараясь не обидеть Диму, спросила Надя. – Что два парня подрались в студенческой общаге двадцать пять лет назад? Это не компромат.
Дима свернул с оживленного проспекта налево, и теперь они ехали по улочке – тихой, многоэтажной и безликой, как все улочки на окраинах Москвы. Зажглись фонари, и в стандартных окнах стандартных домов с каждой минутой становилось все больше огней.
– Может, теперь, после убийства Шепилова, одно то обстоятельство, что они друзья с Котовым, – компрометирует депутата? – неуверенно предположил Дима.
– Об этом сотни людей знали. Весь их курс. Например, твоя Снегуркина.
– Может, еще что-то было? Что знали только моя мамуля, твоя да главврач Ставинков?.. – раздумчиво произнес Дима и вдруг скомандовал:
– Опусти солнцезащитный козырек! Там – зеркальце. Посмотри в него назад. Не оглядывайся!.. Вон та серая “девятка” – она едет за нами с Рязанского проспекта.
Дима снизил скорость километров до сорока. Надя поймала в зеркальце “девятку” – та тащилась за ними.
– На чем я остановился? – будничным тоном продолжил Полуянов. – На убийстве Шепилова… Итак:
Котов убил Шепилова. Две недели назад… Убил – ну а после стал устранять свидетелей. Всех тех, кто знал о его истинных отношениях с Шепиловым. Об их давнишней драке…
Идущая сзади них “девятка” вдруг, словно бы ей надоело следовать за “Опелем”, взревела движком, легко обогнала их и исчезла в перспективе улицы. Случайные попутчики? Или?.. Или они передали наблюдение другой машине?
Дима свернул направо, и “Опель” потащился по другой улице, более раннего архитектурного периода, – уставленной хрущобами. Надя никогда не бывала в этом районе Москвы и оттого не знала, где они находятся. И куда направляются.
– Естественно, – продолжил Полуянов, – устранять свидетелей депутат Котов стал не своими руками. Я думаю, у него хватает денег, чтобы заказать пару-тройку убийств. Вот он и заказал всяким мальчишам-плохишам работу: устранить мою маму. И твою. И на всякий случай главврача студенческой поликлиники Ставинкова. А еще – уничтожить все университетские архивы тех времен… А потом, когда он – или главный исполнитель убийств – узнал, что я газетчик и работаю в “Молвестях”, – меня тоже решили убрать. Тем более им стало известно, что мы с тобой – в Питере и идем по следу… Логично?
Дима повернул лицо к ней. Кажется, он нуждался в ее одобрении.
– А сколько стоит такая работа? – вместо ответа задала вопрос Надя. – Такой заказ? Журналист досадливо дернул плечом.
– Тысяч сто. Или двести. Долларов, естественно. Минус, – усмехнулся он, – скидка за оптовый заказ плюс надбавка за сложность работ. Такие деньги у Котова есть. И не сомневайся.
Полуянов снова повернул направо. Наде показалось, что он бестолково кружит по улицам, сам не зная, куда ехать.
Девушка посмотрела в зеркальце на солнезащитном козырьке. Ни одна машина не повернула за ними, ни одно авто не ехало следом.
– Звучит очень… – осторожно, нащупывая слова, сказала она. – Очень убедительно. Очень логично…
Но это все… Это все – домыслы. У тебя… – Она поспешно поправилась:
– У нас нет никаких доказательств. И еще: во время драки друзей было трое. Не только Котов и Шепилов, но и Желяев. Кагэбэшник Желяев. Почему все, что ты рассказал – если, конечно, это правда, – не может относиться к Желяеву? Почему не он избил тогда Шепилова? А теперь убил? Почему нас преследует не Желяев?.. Вероятность совершенно такая же, что враг – он, а не Котов!